Панельные высотки и другие клише о «русских» в Германии
Впервые опубликовано на литературном портале «гУрУ» 1 мая 2020
И вот попросили меня написать о Германии. Вернее, от лица всей Германии написать о «наших» за границей. Хотя если от лица Германии, то что еще за «наши»? А если за границей, то только ли за границей страны Россия? В общем, написать о жизни так называемых русских в так называемой Федеративной республике Германия.
И я подумал: «Ну, о чем я могу написать? Я не журналист, не политик, не тусовщик и даже не представитель каких-нибудь особо маргинальных слоев населения. Что я могу показать читателю? Вид из моего окна? Собрать в кучу все мыслимые клише о детях нефтяных магнатов, ездящих на машинах с подозрительными номерами; о русской мафии, которая в местной прессе то есть, то нет; о пенсионерах родом из Советского союза, которые по выходным поют на кухне «Катюшу», а в остальные дни тихонько гуляют по Курфюрстендаму; о толпах гениальных программистов из Саратова; об арийских сфинксах из девяностых, сидящих в трениках на кортах напротив русского магазина?
Впрочем, почему бы и нет? Клише это наше все. Но кроме клише, я расскажу о себе. Просто потому, что это единственное, с чем я знаком более-менее сносно.
* * *
В Германию я с родителями и братом переехал летом 1996 года по немецкой линии. После двух лагерей для переселенцев нас распределили в землю Шлезвиг-Гольштейн — в деревню из четырнадцати домов, где ближайший магазин находился в десяти километрах в городе Плён. Шел дождь, и было ужасно обидно, что нам достались не солнечная Бавария, не сказочный Бремен и не огромный Берлин, а вот это — нордическая тоска и мокрая трава перед бунгало, в котором мы жили. Но через несколько дней вдруг вышло солнце, и оказалось, что место, в которое мы попали — лучшее место на земле. Все оставшееся лето я мчался по велосипедным дорожкам, сеть которых окутывала Шлезвиг-Гольштейн, купался в озерах, которых вокруг Плёна больше, чем суши, писал фантастический роман за деревянными столиками, спрятанными по обочинам велосипедных маршрутов, и знакомился с деревенскими подростками, у которых к нам, русским, интерес был точно такой же, как и у нас к ним — как к каким-то невиданным эльфам, щебечущим что-то на эльфийском языке. Мы учили языки друг друга, играли в карты, толпой гуляли по окрестным полям, целовались и на велосипедах ездили в соседние деревни на дискотеки — представьте себе: поздний летний вечер, остатки заката в листьях деревьев за краем поля, посреди которого пылает огромный «пионерский» костер; вокруг костра на кубиках из свежеубранной соломы пьют Егермейстера немцы всех возрастов, из гигантских колонок гремят хиты восьмидесятых, на деревянном настиле танцы и посреди всего этого — мы с братом — «русские», только что приехавшие сюда с Урала...
Собственно, к чему это я? А к тому, что после всего этого великолепия стало как бы необязательно вливаться в эмигрантскую тусовку. Даже тогда, когда я переехал в Киль, сняв там свое первое собственное жилье — одну комнату в целой трешке на чердаке, в которой, кроме меня, никто не проживал. Но я все-таки стал жить на два фронта. С одной стороны, у меня были немецкие друзья — с ними вместе я служил в бундесвере, учился на дизайнера, играл в рок-группе, ходил на вечеринки и участвовал в чтениях со сцен, сменив язык своего мыслеукладывания на немецкий. С другой стороны, у меня все-таки появились и «наши» друзья — русские студенты всех факультетов Кильского университета и Школы искусств, целые семьи, переехавшие по еврейской линии из Латвии и с Украины, большая и дружная армянская диаспора (до сих пор не понимаю, по какой линии приехали все они)... Но что интересно, у меня совсем не было друзей среди таких же, как я, поздних переселенцев. Возможно, потому, что по какой-то причине все они жили не в центре города, а жались друг к дружке в спальном районе Меттенхоф, в который я заглядывал лишь однажды, когда на уроке автовождения мы с учителем забирали оттуда следующего ученика. Серые панельные высотки и пустыри между ними, что тут еще можно сказать?
Забавно, что никто из нас не работал. Тогда я думал, что все эмигранты из постсоветского пространства всегда безработные. Но скорее всего, это было не так даже в Киле. Потому что рыбак рыбака и скажи мне, кто твой друг. Я учился на дизайнера и одновременно довольно безуспешно пытался зарабатывать в собственной новоиспеченной студии веб-дизайна; брат учился на корабельного механика, кто-то — на плотника, кто-то торговал на блошиных рынках. А кто-то уже десять лет жил в Германии и работал зубным врачом, но с такими людьми я лично просто не сталкивался. Все мои тогдашние русскоязычные знакомые только что приехали и еще не успели обосноваться в жизни. Помню, некоторое время я общался с Леонидом Ильичом. Ему стукнуло, наверное, под шестьдесят, он был насквозь болен, не понимал, что творится вокруг, ругал «фашистов» в учреждениях социальной помощи, а я помогал ему покупать лекарства в аптеке. Еще у него был старший брат Владимир Ильич. Вот их обоих было жалко. А у остальных впереди была вся жизнь. И неважно, что в начале этой жизни приходилось сидеть на шее у государства.
Именно эта разница и поразила меня, когда в 2005 году я, сам того не ожидая, вдруг переехал в Берлин.
* * *
В Берлине была огромная русскоязычная диаспора. По статистике чуть ли не каждый десятый житель. И каждый человек в ней был занят каким-то делом. Меня пригласили делать сайты в издательство, производившее на свет несколько «русских» газет и журналов. И там, в одном огромном здании, было собрано очень много людей, говоривших по-русски. Многие из них параллельно вели еще какой-то свой маленький бизнес. Хотя многие и просто ходили на работу, жалуясь на маленькую зарплату, приходившую иногда с опозданием в месяцы. Но ведь они работали! В чужой стране! И получали эту самую зарплату! Меня поначалу это очень удивляло. Пока я не понял, что любой труд любых людей должен адекватно оплачиваться, а тот, кто делает деньги на чувстве обреченности у своих бывших соотечественников, являясь для них последней соломинкой и при этом их же труд не уважая, есть никто иной как мошенник и негодяй.
Но не только наличие рабочих мест для эмигрантов поразило меня в русском Берлине. Здесь были большие русские магазины, в которые, в отличие от кильских лавочек, можно было заезжать с настоящей магазинной тележкой и закупаться всем необходимым. Здесь был Трептов-Парк с тем самым советским солдатом, где на девятое мая собирались толпы говоривших по-русски людей. Здесь проводились — о чудо! — литературные чтения на русском языке! Теоретически здесь вообще можно было не знать ни слова по-немецки. И многие, действительно, так и делали, живя здесь десятилетиями.
Первые годы в Берлине я обитал в центральных районах. И снова рядом со мною жил кто угодно, но только не бывшие российские немцы. Российские немцы жили в спальном районе Марцан на востоке Берлина, а я там не появлялся никогда. В моем представлении (как и в представлении других «наших», никогда там не бывавших) это был район, забитый панельными высотками, пустырями и пьяными русскими мужиками, в обнимку с гармошками и медведями водящими хороводы вдоль Аллеи Космонавтов.
Однажды владелец того самого издательства, в котором я работал, решил открыть тысячу новых русских магазинов по всей Германии. Он закупил в Восточной Европе тонны просроченных товаров и арендовал первый десяток зданий в Берлине. А я, как и полагается веб-дизайнеру, должен был вместе с подмастерьем оклеить магазины рекламой. Два или три магазина должны были открыться именно в Марцане, и вот я наконец оказался в этом зловещем месте. Все помню, как в тумане. Вечереет. Сыплет мелкий дождь. Мы с подмастерьем клеим пленку на стекла. Хочется жрать и домой — в теплый и добрый центр Берлина. Из полутьмы на свет время от времени выползают мрачные личности и, не утруждая себя немецким языком, спрашивают сразу по-русски: «А чо тут будет?» или «Нахер вы тут магазин-то открываете?»
В эти дни я зарекся возвращаться в Марцан когда бы то ни было. Ни под каким предлогом. Но как говорится, от сумы да от Марцана не зарекайся. И с этим связаны две истории.
История первая. Бизнес-стратегии
Сеть новых русских магазинов должна была называться RETRO и напоминать как звуковым подражанием, так и фирменным стилем сеть магазинов METRO. Владелец решил, что именно так можно привлечь к магазинам внимание потенциальных покупателей.
Сказано — сделано. Первые магазины были готовы, и к их открытию перед входами наросли огромные сосульки очередей. Ведь об их открытии писали газеты (те самые, что принадлежали тому же владельцу), цены были значительно ниже, чем у конкуренции, а о том, что на просроченных товарах были перебиты сроки изготовления, в газетах не писали.
Бизнес, казалось бы, выстрелил. Но спустя две недели после открытия на сеть RETRO подали в суд адвокаты сети METRO. За использование названия и фирменного стиля, слишком похожих на известный оригинал. Суд присудил изменить название. И вот мне с подмастерьем пришлось ехать в Марцан во второй раз. И менять там название на магазинах с RETRO на вновь утвержденное владельцем REFRO. Мы делали это путем отрезания кусочка буквы T и переклеивания его чуть ниже и правее. Малой кровью, так сказать.
Немногие знали, что значит REFRO, но это было неважно. Операция прошла вполне успешно, и за несколько дней все магазины преобразились. Адвокаты METRO подождали, пока мы закончим, и подали в суд вторично. Суд присудил изменить название.
Пришлось заказывать новые кусочки пленки и ехать с ними в Марцан в третий раз. Теперь мы уже ничего не отрезали, а просто приделывали хвостики к букве O. Таким образом получалось новое оригинальное название — REFRQ. Что это означало и как это нужно было читать, не знал уже никто. Адвокаты METRO посмотрели, поулыбались и сказали, мол, вот теперь самое то.
Через месяц просроченные товары из Восточной Европы закончились, и все магазины бренда REFRQ были закрыты.
История вторая. Жизненная
В 2007 я ушел из издательства и стал сам себе владелец. В 2008 по семейным обстоятельствам мы с девушкой переехали из Берлина в Грайфсвальд. А спустя два года решили вернуться. К тому времени цены на жилье в столице неожиданно выросли, да и сами мы возвращались уже с пополнением. Поэтому мы сели одновременно за сайты аренды квартир и в машину, чтобы прокатиться по всем районам Берлина и посмотреть на них своими глазами. И в итоге выбрали тот самый Марцан. То ли он за это время преобразился, то ли мы до этого смотрели на него какими-то неправильными глазами, создавая сами себе искусственные границы, как это делает большинство людей вокруг. Но вдруг мы поняли, что лучшего места для воспитания ребенка нам не найти. Куча парков, детских площадок, правильно отремонтированных домов и недорогих свежевыкрашеннных квартир. Да еще за углом детский сад, принадлежащий моим клиентам, куда нас взяли без очереди. И никаких пустырей.
С тех пор Марцан остается моим районом. Я из него время от времени уезжаю, но каждый раз возвращаюсь. Здесь живет моя дочь. Здесь живут ее подруги. Здесь живут новые друзья, с которыми мы когда-то познакомились на детских площадках. И кстати, все они работают. Кто-то в государственных структурах, кто-то в больших серьезных стартапах. Кто-то ведет свой бизнес, а кто-то просто ходит на работу и жалуется на маленькую зарплату. Но куда ж без этого? Вполне возможно, что есть и безработные эмигранты. Но ведь рыбак рыбака и скажи мне, кто твой друг.
А перед русским магазином в Марцане я действительно фотографировал арийских сфинксов из постсоветских девяностых, сидящих в трениках на кортах. Но это была всего лишь рекламная компания магазина.
* * *
За последние годы я — и как владелец дизайн-студии, и как автор текстов, который снова перешел на русский язык мыслеукладывания, — познакомился с достаточно большим количеством «наших». С нефтяными магнатами, открывающими бордели для собственных нужд, с владельцами маленьких и больших отелей, с толпами гениальных программистов из Саратова, с бывшими олигархами, не знающими, где взять денег на ремонт последнего Бентли, с поэтами и авторками, с писателями и журналистками, с бывшими ворами, дрожащими над своим маленьким онлайн-магазином детских игрушек, с пластическими хирургами, с владельцами игорных заведений и ресторанов и с просто хорошими людьми, работающими машинистами эс-бана, поварами, фотографами и секретаршами… И самое забавное, что «наших» среди моих знакомцев теперь намного больше, чем немцев. Уж не знаю, хорошо это или плохо. Но так сложилось. И наверное, как раз с этого момента мне и стоило бы начать мой рассказ, ведь попросили написать о «наших» в Германии. Но я возьму и именно этим моментом — закончу.
2020
