Мы говорим — нас слушают

Я сижу у компьютера, и мои глаза от усталости сходятся в одну точку. Они скоро поменяются местами. А потом я сама займу место в психушке, что было бы естественным завершением всего, что в последнее время со мной происходит.

На это место меня пристроила Илона, я имею в виду не психушку, а у компьютера.

А ведь не всё так плохо, во всяком случае, территориально, так как сижу я в шикарном помещении, в историческом здании с нарядной лепкой и витыми лестницами, и доской, гласящей, что эта красота находится под охраной государства.

Из окон виден старый город, его сказочная декорация. И башенные часы мелодично отбивают время и создают настроение.

И всякий раз я могу перевести взгляд от своего компьютера и всё это увидеть и услышать. Но я не умею радоваться малому и думаю о том, чем кончатся мои попытки хоть как-то устроиться в этой жизни и начать зарабатывать деньги, потому что вид из окна — условие желательное, но недостаточное.

Илона даёт мне уроки карьерного роста, она считает, что я должна сначала завоевать авторитет, показать, на что способна. А уж потом, когда все переполнятся восторгом и благодарностью, меня обязательно возьмут на работу. На контрактной основе, конечно, и неизвестно, надолго ли. А как по-другому? Здесь капитализм.

Мне помнится, как я однажды уже зарабатывала авторитет в одной вполне приличной фирме, где на меня скинули работу, которую никто не хотел делать. Сидела от зари до зари, не считаясь с личным временем и собственным достоинством. Ну и что?

Подарили букет цветов и попрощались с виноватой улыбкой. Тогда я дала себе слово — никогда больше авторитет не зарабатывать, а только — деньги.

Надо когда-нибудь написать об обещаниях, которые мы даём себе на протяжении всей жизни…

Отворилась дверь, и зашла Илона, и прервала мои беспокойные мысли. От компьютера тоже пришлось оторваться, так как Илона занимает собой всё пространство, из которого не вырвешься, тем более когда у неё плохое настроение.

Илона похожа на породистую гривастую лошадку, правда, немного недокормленную.

Но в этом весь шарм. Сейчас она выглядит расстроенной и подавленной. У неё к настоящему моменту её жизни накопилось к этой самой жизни много претензий, которые она готова прямо сейчас вывалить на мою голову, совершенно не учитывая, что у меня полно работы и мне надо зарабатывать авторитет.

Илона излагает чётко и по пунктам.

Во-первых, шеф, этот городской сумасшедший, который скурился до последней стадии дистрофии, совершенно не думает о своих подчинённых, в том числе и о ней. А у неё через два месяца кончается контракт. И что будет дальше? Об этом он не думает, он думает только о своих никому не нужных проектах, над которыми смеётся весь город. Превратил свою жизнь в театр. Он же театральный режиссёр! У него была труппа! И где теперь этот театр? Где его актёры? Наверное, умерли с голоду. И теперь он хочет, чтобы ему подыгрывали мы. Пашем на него, и ты, кстати, тоже, а он, конченый эгоист, принимает всё как должное. Вырядился в свою паршивую юбку и подметает ею улицы, и думает, что он таким образом интересен.

Илона с тяжёлым вздохом уселась на подоконник. За окном поздняя готика чертит свой строгий контур, и Илона с копной медных волос особенно эффектна на фоне такой зарисовки. Но сейчас не об этом.

Сейчас Илона переходит к следующему пункту.

Во-вторых, на банковском счёте у неё ноль, за квартиру уже два месяца не плачено, потому что зарплату задержали. По вине шефа. Но ему этого не понять, так как у него даже квартиры нет, живёт божьей милостью в каком-то монастыре. И это тоже часть его имиджа, то есть театра, и все должны этим восхищаться. Какая тоска!

Но и это ещё не всё. Гражданский муж в последнее время ведёт себя странно. Он не смотрит, а поглядывает, причём исподтишка, как будто замыслил аферу, то есть измену, и надо ждать удара в спину. Опять! А ведь она наивно полагала, что уже пришла к окончательному варианту своего счастья. Cколько времени и сил потрачено впустую! Видел бы кто-нибудь, что ей досталось! Пришлось работать над стилем, манерами и социальным статусом. Прожила четыре года с мерзавцем! Прямо так и сказала.

Между прочим, Илона из профессорской семьи, но когда сдают нервы, то не до этого.

И она продолжала.

В довершение всех несчастий через два дня приезжают родственники из дальнего зарубежья. Как снег на голову, как гром средь ясного неба, как экологическая катастрофа! Потому что, когда на счёте ноль и любовник в состоянии вот-вот слинять, то гости нежелательны вдвойне.

Илона ждёт моей реакции, моего сочувствия, а может быть, и участия. Но у меня на всё это нет сил. Я думаю только о том, что если я не успею закончить презентацию для выставки нашему ненормальному шефу, то это пошатнёт мой авторитет. И прощай светлое будущее.

И ещё я думаю о том, что через час придёт ВВ и надо будет ехать на городское радио, откуда мы вещаем по понедельникам. Я и в это влезла.

Илона говорит, что это хороший выход к общественности, только зачем он мне нужен, я пока не знаю, может быть, тоже для авторитета.

ВВ — это друг. Или я принимаю желаемое за действительное. Но уж точно не враг, что тоже не мало, потому что тот ограниченный круг общения, с которым здесь приходится мириться, доброжелательности не предполагает. Все зовут его ВВ, потому что ему самому так нравится. Мы с Илоной всячески поддерживаем в нём веру в талант. ВВ талантлив до боли в подсознании, до боли потому, что сознание нам диктует неутешительные прогнозы. Перевожу на человеческий язык — до боли жалко невостребованный талант. И хоть из меня жалельщица никакая, но на радио я пошла из-за ВВ, не хотелось разрушать его и без того слабую веру в перспективу этого мероприятия.

Зашёл шеф, и одновременно часы за окном напомнили о том, что время идёт вперёд.

А у меня ещё ничего не сделано, и даже хуже, я делаю так, как может не понравиться шефу.

У нас с ним разные вкусы, то есть он считает, что у меня вкуса нет вообще. Только в одном мы совпадаем — он носит юбку, и я тоже.

Шеф интересуется, как идут дела? И я вру, что всё в порядке, и к завтрашнему утру презентация будет готова. В глазах у него промелькнуло сомнение, не такой уж он сумасшедший, чтобы не заметить моей неуверенности. Я даже запаниковала и подумала, что будет, если он сейчас попросит показать то, что я уже успела сделать.

А чего мне, собственно, бояться? Что он мне, деньги платит?

В это время зазвонил телефон, и это его отвлекло. Звонила важная дама из министерства, от которой многое зависит. У шефа сразу изменился тон, и он заговорил с ней просительно и выбирая слова. И куда только делось его хамское высокомерие?

Илона при этом показушно вышла, грохнув дверью. Вот вам профессорское воспитание.

Зато пришёл ВВ, то есть прибежал, и бросил на стол ворох текстов, которые ещё предстоит редактировать. А когда? Эфир через час. Опять будем нестись, как оглашенные, на красный свет с риском для жизни, и всё ради какого-то выхода к общественности.

Нас мало, и это усложняет подготовку к вещанию. Могло быть больше, нам обивают пороги толпы, все хотят прорваться в местную элиту и получить трибуну для самовыражения.

Но ВВ категорически против случайных людей. Где раньше работали, туда пусть и идут.

К тому же у него врождённая нелюбовь к провинциалам, ещё не хватало им пробиться в эфир и там окопаться, от них и так уже некуда деться. Вот примерно в таком духе у нас идёт работа с кадрами, которые решают всё.

Явилась заплаканная Илона с жалобой на головную боль и общее недомогание, а это значит, что мы с ВВ сегодня вещаем без неё. Я даю ей таблетку аспирина, и мы мчимся на радио.

В первые минуты эфира мы удачно справляемся с запыханностью и стрессом.

Мы говорим — нас слушают.

Через три дня состоялось открытие выставки. Ради такого случая шеф сменил юбку.

Оказалось, что моя презентация несколько сместила внимание приглашённых (меня не пригласили) от его многозначительных художеств. И он был этим недоволен.

Зато даме из министерства всё исключительно понравилось, она отметила несомненный успех, а потом долго разговаривала с шефом, который, кроме неё, никого не замечал и ходил с видом загадочным и отстранённым. Так мне на следующий день рассказывала Илона.

А ещё через день я уже не работала нигде. Мне даже спасибо не сказали.

Остался только выход к общественности.

Мучук и Киви прибились к нашему берегу по стечению досадных обстоятельств.

ВВ сопротивлялся долго, он категорически отказывался расширять редакцию. Интуиция правильно подсказывала ему, что этого не следует делать. Но на радио наступил период информационных пустот и организаторских накладок. ВВ замотался и ослабил бдительность. Вот тут эти двое к нему и вломились, и на ВВ вдруг напал ложный демократизм, и он подумал: а почему бы и нет?

Мучук — самоуверенный тип без возраста, отрекомендовался музыкантом с успешным сценическим опытом. Я не представляю, как этого красавца можно выпустить на сцену, но, наверное, в тех широтах, откуда он приехал, сойдёт и так. Его карикатурную физиономию природа наверняка сварганила по пьянке или подшутила. Мучук этим фактом не заморачивался, а даже наоборот, лез всем на глаза и пытался вести себя экстравагантно. Всегда артистично целовал дамам ручки, всем, кроме Киви, которая его на дух не переносила.

Киви — маленькая затюканная женщина, настолько микроскопическая, что не разглядеть.

Но некоторые фрагменты в облике всё же выделялись, особенно взбитые начёсом волосы и глаза, похожие на тёмные виноградины. И эти глаза смотрели на ВВ преданно и просительно. Смотрели так, что его чуткая душа не выдержала. ВВ никогда не отличался доверчивостью, но на этот раз не распознал, что это взгляд обыкновенной попрошайки. Но это выяснилось позже, а пока ВВ великодушно предположил, что для интеллигентной женщины у нас найдётся какое-нибудь занятие.

Я тоже пыталась оправдать его решение. А что делать, если каждый понедельник хоть сдохни, но выйди в эфир? Какими силами заполнять этот эфир? Вот и Илона в последнее время начала хандрить. И у меня дел невпроворот, и хоть немного внимания надо уделить семье и ребёнку.

ВВ ехидно поинтересовался, кого я считаю ребёнком? Мою семнадцатилетнюю дочь?

А даже если и так.

У ВВ семьи нет, зато есть две невесты — Леся и Кася, полновесные грубоскроенные девахи фольклорного типа. И похожи друг на друга как родные сёстры.

ВВ ими умело манипулирует, соблюдая строгую и справедливую очерёдность. Невесты понятия не имеют о существовании друг друга. Несмотря на это, ВВ всё равно считает себя святым, потому что у него же их две, а не десять.

От такой арифметики я чуть не задохнулась. Во мне взыграла женская солидарность, и я заняла принципиальную позицию.

Да будет тебе известно, дорогой ВВ, что в этом деле нет счёта до десяти и даже до двух.

Я не думаю, что тебе понравится, если тебя самого поставят в очередь и будут держать прозапас.

ВВ мои нравоучения показались бестактными, он вышел из себя, и теперь грозится ничего мне не рассказывать и никого не показывать. Ну и не надо. Эка невидаль! У Леси подслеповатый взгляд, а у Каси вообще взгляда нет.

Я не понимаю, как ВВ при всей его безусловной одарённости имеет такой плебейский вкус?

Но не мешало бы вернуться к Мучуку и Киви. Я предвидела, что эта парочка вылезет нам боком, но масштабы бедствия оказались выше всяких ожиданий.

Не помню, когда дело было, но то, что в понедельник, это уж абсолютно точно, и с уверенностью можно сказать, что лил дождь, так как дождь здесь льёт всегда, а поскольку ещё и гром гремел, то, скорее всего, был месяц май. Я обращаю внимание на такие мелочи не из занудства, а по той причине, что в студии, откуда вещает наше радио, есть два окна, что в принципе недопустимо. Но чего можно хотеть от этой провинции? Когда я задаю такие вопросы, ВВ замыкается в себе, а Илона надувает губы. Они воспринимают это как личное оскорбление. Но я не сомневаюсь, что в глубине души они со мной согласны.

Так вот, об окнах в студии я вспомнила потому, что микрофоны имеют высокую чувствительность, и поэтому посторонние звуки, проникающие с улицы, крайне нежелательны. Когда на город надвигается гроза в начале мая, а мы в это время вещаем, то эфир благодаря погодному фону начинает обогащаться дополнительным содержанием, иногда это даже вносит элемент драматургии и повышенного смысла. Особенно, если учесть, что дома у наших слушателей тоже есть окна, и от разыгравшейся погоды и всяких уличных шумов получается двойной эффект. Это не всегда идёт нам на пользу, как было в тот майский понедельник, о котором стоит вспомнить. А инцидент произошёл неприятный. Трудно даже описать. Опозорились на весь город и его окрестности. Хорошо, что наше радио пока ещё не слушают через интернет, а то бы опозорились на весь мир. Это я предположила слишком смело, и только Киви уверена, что когда мы вещаем, пустеют улицы.

Но всё же… ВВ в тот раз отсутствовал, его где-то носили черти.

Киви начитывала свой текст, как всегда с неуместными интонациями и хроническими запинками, а Мучук при этом дёргался, как на шарнирах, и хватался за все ручки пульта попеременно, всем своим видом показывая, что от таких дикторских накладок ему уже трижды плохо. И вдруг у него сдают нервы, и он резко перебивает Киви какой-то грохочущей музыкой. Киви от такой неслыханной наглости на секунду онемела, а потом набросилась на Мучука настолько по-бабьему, так горласто и базарно, что никак не вязалось с её манерностью и тщедушностью. В это время за окном грянул гром и о стекло забилась листва.

Представили совокупность звуковых эффектов?

Мучук в долгу не остался. Слово за слово, и договорились до личных оскорблений, на мой взгляд, вполне справедливых. Базар прервала я на непечатном диалекте, потому что, как же по-другому развести этих двоих и облегчить душу?

Гром грянул с новой силой, ветер распахнул окно, и в студию ворвались музыкальные импровизации уличного шарманщика.

Но не это самое страшное, самым страшным было то, что Мучук забыл отключить микрофоны и вся заваруха пошла в эфир. Когда это обнаружилось, было уже до такой степени поздно, что извиняться перед слушателями и валить всё на технику было бы просто смешно. А мне было не до смеха, я жалела шарманщика. Стоит под дождём и развлекает редких прохожих, которые не обращают на него никакого внимания, а он продолжает, причём с полным безразличием к подаянию. И я вижу в нём родственную душу, он тоже старается для искусства и авторитета.

ВВ узнал о случившемся в тот же вечер, ему наябедничала Леся или Кася, не знаю, они мне на одно лицо.

На следующий день ВВ собрал нас для конкретного разговора, то есть на всех наорал и заявил, что за такое вещание нам надо головы оторвать. У меня хорошо развита фантазия, и я сразу представила Мучука и Киви без голов и констатировала, что им это было бы даже к лицу. От такого каламбура я начала хохотать, и на меня все глянули как на ненормальную. ВВ решил, что я смеюсь над ним, и обиделся. А зря. Меньше бы шлялся со своими невестами и больше времени уделял работе с персоналом и обратной связи со слушателями.

Хотя назвать персоналом то, что мы имеем, можно с большой натяжкой, а напоминать ВВ о его невестах тоже не стоило, это был мелочный выпад.

ВВ обиделся и исчез, и перестал звонить, я даже забеспокоилась.

А дня через два позвонил Мучук и спросил, готов ли материал о чемпионате мира по футболу? Но это был только предлог, на самом деле он звонил в разведывательных целях, так как боялся, что получил отставку, и хотел прощупать почву.

Мучук, не мельтеши. Мы хорошо понимаем, что от тебя уже не избавиться, заляг на дно хотя бы на неделю, а там видно будет. Никто тебя не выгонит, у ВВ другие методы, и вообще, он отходчивый и незлопамятный, как все талантливые люди. Это я из вредности сказала, чтобы позлить Мучука, он не переносит напоминаний о чьём-то таланте и подыхает от зависти. Таким образом, мне удалось быстро свернуть разговор и распрощаться.

В тот же день вечером позвонила Киви и завела разговор о чемпионате мира по футболу.

Я попросила её не морочить мне голову, а начать с главного. Киви затравленным голосом стала взывать к пониманию и справедливости. Её справедливость заключалась в том, что одинокая женщина, страдающая гипертонией, имеет больше прав на ошибки, чем, например, я, что к людям надо относиться бережно, а её, несчастную, не ставят ни в грош да ещё норовят обидеть, особенно Мучук.

Побудительный мотив к звонку у Киви был такой же, как у Мучука. Она боялась потерять место на радио, и даже не потому, что это место казалось ей пределом мечтаний, а потому, что она втайне страдала по ВВ, и этого не видели только слепые и ВВ.

Киви, угомонись и ты. Мы не звери. Останешься и будешь дальше произносить свои сбивчивые монологи для одного слушателя. Единственное, о чём предупреждаю,— если ещё раз скажешь в эфир «махайте бюллетнями», убью, и буду считать это делом святым и правым.

Вот таким квадратно-гнездовым способом (выражение ВВ) мы наводим порядок.

Сегодня воскресенье, а значит, завтра эфир и я пишу обзор о чемпионате мира по футболу.

Я терпеть не могу футбол. Не понимаю, как взрослые люди из-за забитого мяча напиваются до полусмерти, а из-за незабитого — тоже напиваются до полусмерти.

У меня в ногах свернулся кот Платон, что успокаивает и создаёт уют.

Зазвонил телефон. Это ВВ. Он спрашивает, готов ли материал о чемпионате мира по футболу? Но звонит он не за этим. Ему надо просто поговорить.

Платон мне друг и даже родственник. У него собачья душа, преданная и бескорыстная, и любит он меня просто так, а не за жрачку. При этом он, как самый настоящий кот, отлично владеет дипломатическими приёмами и потому всегда достигает желаемой цели. Ему всё разрешается и прощается.

Платон усат, головаст и разговорчив. Его кошачьи тирады могли бы сослужить хорошую службу зоологам в изучении языка животных, но ни за какие блага в мире я не отдала бы его для исследований.

Однажды на время моего недельного отсутствия я пристроила Платона к соседке, с которой после этого у меня испортились отношения. Платон показал характер, то есть вёл себя по-хамски: разбил два флакона французских духов, порвал шторы и справил нужду в тапочек. Вдобавок ко всему он объявил голодовку и целую неделю ничего не ел, и даже не пил. Соседка стала опасаться за его жизнь и уже хотела обратиться к кошачьему психологу. Здесь и такие имеются. Но я, наконец, приехала и в спешном порядке забрала Платона домой.

Оказавшись дома, он первым делом впал в монолог. Это была претензия, имеющая сложную структуру, из которой стало ясно, что ещё раз он такое испытание не переживёт. Потом он сожрал утроенную порцию кошачьих консервов и разлёгся на моей подушке. Значит, простил.

Зазвонил телефон, и Платон зажмурился от удовольствия, привычные домашние звуки были ему в кайф.

Звонил Робик. В доперестроечном прошлом — каскадёр, в эмигрантском настоящем — безработный. Робик гордился своей редкой профессией и знакомствами с известными людьми и считал, что лихого каскадёрского опыта вполне достаточно, чтобы работать корреспондентом на радио. Я тоже так думаю. То есть я думаю, что раз мы пригрели Мучука и Киви, то, как люди последовательные, должны продолжать сливаться с народом и каждому дать шанс, а эфир всё стерпит.

ВВ моих доводов не принимал, ему уже хватило проблем, и от каждого нового посягателя на часть эфирного времени он теперь шарахается как от прокажённого. Робик настаивал. Какими-то прохиндейскими уловками добыл номер моего телефона и теперь названивает и надоедает.

Лично я ничего против него не имею и уверена, что толку от Робика будет значительно больше, чем от других. Во всяком случае, будет кому усмирить Мучука, а то и по морде ему врезать, уж больно наглый стал в последнее время, плетёт интриги и настраивает всех против ВВ.

ВВ же отсылает Робика попробовать свои силы в качестве вышибалы на дискотеке, чем оскорбляет его профессиональное достоинство и проявляет недальновидность.

Да, у нас не дискотека, но собственный вышибала никак не повредит, а даже наоборот — поднимет престиж нашего сомнительного предприятия. Новому времени надо соответствовать.

И я победила. В один прекрасный понедельник Робик ввалился в студию с бутылкой шампанского и коробкой конфет. ВВ допустил его к эфиру, и Робик решил отметить это событие щедро и по-джентельменски. У Мучука при этом вытянулась его пластилиновая рожа и испортилось настроение, зато Киви заметно оживилась и даже зарделась. Похоже, что у неё взыграла сексуальная фантазия. На здоровье.

Робик к своей первой программе подготовился серьёзно и покорил слушателей ясностью мысли и изящным юмором. А нас покорило ещё и то, чего слушатели видеть не могли,— яркий шейный платок, открытая улыбка и общая раскованность. Нас — это меня и Киви, которая от переполнявших её впечатлений сидела совершенно прибалдевшая.

Для Мучука же настали чёрные дни. И правильно! За что боролись? За справедливое равновесие сил. Чего и добились. Мучук до такой степени уравновесился, что стал почти невесомым.

Жаль, что ВВ всего этого не видел, потому что опять куда-то запропастился. Я подозреваю, что Леся и Кася умяли его со всеми потрохами.

После удачного эфира с Робиком ВВ позвонил почти сразу. Он был доволен и спокоен и сообщил, что уезжает на север к морю поправить нервную систему и привести в порядок мысли. После этого ему предстоят длительные гастроли, а поскольку как пианист он сейчас не в форме, то на радио не покажется долго, а когда вернётся, будет работать над техникой и репертуаром.

Не могу сказать, что я особо вдохновилась перспективой ответственности, которую мне приходится нести в отсутствие ВВ. Загнусь я когда-нибудь с этим радио.

Интересно, с кем ВВ едет к морю? С Лесей или с Касей? А может, сразу с обеими?

После того как ВВ отчалил в северные края, к нам набежала орава желающих высказаться, причём в прямом эфире. Профессии потенциальных корреспондентов поражали своим разнообразием и несоответствием с притязаниями и реальными возможностями. Однажды пришла хихикающая дамочка, которая изъявила готовность вести на радио передачи для детей, и в подтверждение своей состоятельности бойким голосом прочла пару стишков собственного сочинения. Вполне весёлые стишки про белочек, ёжиков и бурундучков. Что уж точно удалось, так это рифма. Хорошо, что при разговоре присутствовали Робик и Битнер. Они тактично перевели всё в шутку и выпроводили даму быстро и интеллигентно.

После чего Робик внёс предложение. Раз ВВ видел его в роли вышибалы, то так тому и быть, он вышибет всех и освободит нас для работы и творчества. Так и порешили. И теперь контактами с соискателями места в медийном пространстве у нас занимается Робик, причём вполне успешно. Не далее чем вчера ему удалось избавиться от одного чудаковатого изобретателя, который вознамерился через наше радио продвигать своё детище — машину для уборки ранней капусты.

Литературную рубрику у нас ведёт Битнер. Он писатель, причём не плохой. Но впадает в две крайности, совершенно противоположные по жанру,— эпохальные баллады и босяцкие частушки.

Баллады красивы, но меланхоличны и не всем понятны, а частушки вводят меня в эстетический шок, зато очень нравятся слушателям. Особенно последняя — про Бабу Ягу, которая потеряла штаны. Наши слушатели завалили редакцию благодарными отзывами и просят ещё.

Понятно?! Вот и доказано, что народу надо. И попробуйте после этого обвинять меня в симпатии к русскому шансону. Ах, как это низкопробно! Как ты со своими интеллектуальными запросами можешь допускать на радио такую музыку?! Допускаю и буду! А если вы задались целью усыпить слушателей прямо у радиоприёмников, то крутите классику вперемежку с Киви. А мы с Битнером создадим альтернативное радио, такое, что заслушаетесь и прибежите к нам извиняться.

Это я перед ВВ так раскудахталась. И он принял всё за чистую монету и заявил, что если ещё раз услышит про Бабу Ягу с её штанами, то литературную рубрику из программы придётся изъять, а ещё ему придётся заняться музыкальной цензурой.

Как заговорил! Ничего, остынет, одумается, а потом подлизываться будет. Мы это уже проходили.

Так вот о Битнере. Его появления на радио носят хаотичный характер и зависят от наплывов вдохновения. Но всё же некоторую закономерность усмотреть можно.

Битнера вдохновляет смена времён года. На излёте зимы и с приходом весны у него начинается обострение, как у чахоточников, и он погружается в свои мрачные баллады. Причём пишет их с такой скоростью, как будто боится не дожить до лета.

На границе между весной и летом наступает розовый период. В это время Битнер непременно влюбляется, и тогда заполучить его для радио совершенно невозможно.

Никто не понимает, как можно влюбляться в одно и то же время? А я очень даже понимаю. Ведь любовь — это на девяносто процентов самовнушение.

Илона хочет докопаться до истины и интересуется, что же приходится на оставшиеся десять процентов? Сумасшествие, конечно. Битнер человек творческий, и в этом у него недостатка нет.

К концу лета любовь, как и положено, сменяется разочарованием. Битнер начинает ностальгировать по прошлому, по ясноглазым девочкам, по разведённым мостам и даже по разведённой водке. Печаль обостряет чувства, и всё заканчивается невероятным поэтическим подъёмом. Битнер принимается за частушки и выдаёт такую отборную похабщину, что даже Мучук смущается и краснеет.

В начале осени интерес к частушкам пропадает и начинается поиск себя в творчестве. Битнер делает очередную попытку освоить сценарный жанр. А у него это никогда не получается, поэтому он становится злой и раздражительный, и в таком виде приходит на передачи и начитывает, что придётся, из старого репертуара. Но его голос, независимо от настроения, удивительно хорошо ложится в эфир. У Битнера приятный медовый тембр, и микрофоны поглощают его, как бальзам.

Когда осень близится к концу, Битнер всегда заболевает, ходит простуженный и притихший. Отодвигает подальше свою писанину, надевает толстый свитер, целыми днями курит трубку и отращивает бороду. В таком состоянии он мне кого-то напоминает, но для радио он опять потерян. Ненадолго.

Выздоравливает Битнер быстро и начинает готовиться к новогодней программе. А это значит, что каждый из нас получит от него поздравление в стихотворной форме, причём получит по заслугам. Битнер желчный, но справедливый.

ВВ уже месяц не появляется и даже не звонит. По-видимому, его перестало интересовать то самое медийное пространство, которое мы так ревностно оберегаем.

Но в один как всегда дождливый понедельник он нагрянул в студию неожиданно, к концу вещания, как налётчик, как будто хотел нас застукать и в чём-то уличить. Не нравятся мне такие проверки, тем более что пахали мы всё это время вполне добросовестно, если не считать Мучука, этого халтурщика и провокатора, который пару раз так лажанулся, что мы уже начинаем подозревать злой умысел.

Но самое интересное, что ВВ привёл с собой ярко-рыжую девицу, и я подумала: вот кобель! Девица внесла в студию запах резких духов и атмосферу дурацкой неловкости.

Мучук склонился в три погибели и облобызал гостье ручку. А Битнер при этом заметил, что не следует особо обольщаться, так как эти целования ручек имеют обратную сторону. Девица приняла замечание буквально, перевернула ладонь и уставилась в неё. И мы не поняли: или она такая дура, или удачно подыграла?

Представлена нам гостья не была. И не надо, не велика честь.

Киви завистливо косилась на её плотную задницу, обтянутую шёлковыми брючками.

Задница заслуживала внимания. Поэтому Робик тоже втихаря поглядывал, но пытался изображать равнодушие. Мучук же из кожи вон лез, чтобы произвести впечатление, только что на голове не стоял. Пантомима напоминала поведение школьников при появлении в классе новенькой.

Очень мне не понравилось, что ВВ позволял девице собой командовать, и я пожалела о Лесе и Касе. Но, как оказалось, ВВ не собирался прерывать с ними связь, в этом вопросе он всегда хотел быть проще и шире.

После окончания передачи мы расстались довольно быстро и я побрела домой.

Когда я говорю «домой», это значит, что я указываю не на суть, а на направление, так как дом у меня в последний раз был давно, но не настолько давно, чтобы забыть, как даже перенаселённая коммуналка была мне в радость.

То место, где теперь мой дом-недом, обогревает Платон. Этот хитрюга делает его жилым помещением, потому что для него дом — это та территория, где нахожусь я.

Так часто бывает, что не успеваю я переступить порог, как звонит телефон. И я бегу к нему прямо в плаще, бросая на пол зонтик. На этот раз я поспешила не зря. Звонила подруга детства, звонила через тысячи километров и три границы. Мы долго говорили, а потом я застыла у телефона и без всякой логики разревелась. Платон решил, что телефон и есть причина моих слёз и начал на него шипеть.

Какой он всё-таки умный!

Помещение нашей редакции состоит из двух смежных комнат, немного темноватых, но жить можно. В прямом смысле этого слова, у нас здесь даже диван стоит. И ещё много разной мебели и всякой всячины, половину из которой можно выбросить, но рука не поднимается.

Сегодня приёмный день, а это значит, что мы доступны нашим слушателям с одиннадцати до восемнадцати часов, причём вживую, нас даже потрогать можно, что некоторые и делают. Не все ещё освоили интернет, и не всем под силу общаться с нами виртуально, то есть писать на наш электронный адрес всякие гадости и при этом не называться своими настоящими именами. Смелые люди. От таких анонимов меня уже тошнит, поэтому переписку с ними взял на себя Робик.

Сейчас Робик уселся поближе к двери и чертит в тетради какие-то квадратики. А я ломаю на квадратики шоколад, так как скоро будет готов чай, который надо с чем-то пить.

День выдался на редкость спокойный, в числе посетителей оказались только двое — мужеподобная тётка с насморком и нагловатый паренёк, который бесконтрольно употреблял слово «блин». Просидели они не долго, но уже давно ушли, а Киви до сих пор не может успокоиться, потому что претензии посетителей относились непосредственно к ней, что не удивительно.

В дальнем углу Тата, милое создание, редактирует тексты, а Киви возле неё крутится и донимает своим нытьём и искоса поглядывает на дверь, надеется, что ВВ придёт. Сердцу не прикажешь.

ВВ ещё не знает, что ко всем напастям у нас появилась ещё одна — Киви начала писать детективы и собирается их нести в массы через наше радио. Каково! Творческий потенциал нашей редакции крепчает день ото дня. Какие детективы? Киви всю жизнь работала бухгалтером в домоуправлении, считала коммунальные копейки. А теперь вообразила себя писательницей. Понятно, что она спятила от безделья и одиночества, но причём здесь радио? Зачем валить с больной головы на здоровую? Хотя, где я тут вижу здоровые головы? Мы же все рехнулись. Единственный человек, который ещё в состоянии здраво мыслить, это Робик, и тот каждый день подшофе.

Робик вдруг ударился в воспоминания, и это оказалось интересным и даже захватывающим. Он родился в цирковой семье, мама — наездница, отец — воздушный гимнаст. И потому Робик начал кувыркаться в воздухе практически с пелёнок, а над своей кроваткой он отчётливо помнит два образа — склонённую голову мамы и морду её любимой кобылы Аглаи. Пока папа летал под куполом, а мама демонстрировала чудеса джигитовки, Аглая оставалась дежурить возле Робика, и когда он начинал плакать, заходилась громким ржанием, таким истошным, что сбегались все, даже ковёрные. Таким образом она вынянчила Робика до трёх лет, и именно этим Робик объясняет тот факт, что в его внешности есть что-то лошадиное, на Аглаю он похож больше, чем на своих родителей. Чего только не бывает в жизни…

Я подумала, что Робик и Илона прекрасно смотрелись бы вместе, ну просто пара гнедых, загнанных судьбой и отощавших от жизненных передряг.

Когда Робик окончил школу, он поступил в цирковое училище. А какой у него был выбор? Робик не принял на душу кочевую жизнь своих родителей и потому представить себе не мог, как сложится его жизнь дальше. Здесь взыграли гены дедушки, большого деловара и спекулянта, который был страшным домоседом и вёл свой бизнес по телефону, не вставая с дивана. Однажды пришлось-таки встать, это случилось, когда за дедулей пришли и увезли его за сто первый километр. Робик унаследовал от деда не только домоседство, но и авантюрность, но она у него была не криминальной, а спортивно-экстремальной.

К счастью Робика, кинематограф стал остро нуждаться в приключенческих и трюковых фильмах, а заодно и в каскадёрах. Вот так он и попал в кино.

Каких знаменитостей он только не дублировал, откуда он только не падал и куда: с крыши дома на капот грузовика, с отвесной скалы в пропасть, с моста в воду, с вертолёта в заросли кактусов, с лошади в чисто поле. Список далеко не полный.

Автомобильные трюки Робик освоил довольно быстро, но однажды, перевернувшись в кювет, чуть было не лишился жизни и даже начал задумываться о смене профессии. Но жить без адреналина он уже не мог.

А что теперь? Теперь времена другие и здоровье уже не то. Жена с дочкой живут далеко, за двумя материками и тремя океанами, там, где солнце сжигает кожу через озоновые дыры, и кому-то это даже на пользу. Только не Робику, ему там делать нечего. Хотя почему? Там тоже есть крыши домов, и отвесные скалы, и мосты, и вертолёты, есть и пропасти, а уж тем более кактусы. Нет только чистого поля. Это и решило вопрос.

Киви сидела, раззявив рот, а Тата отложила в сторону тексты. А я разлила чай по чашкам.

И в этот момент к нам зашёл вертлявый субъект, весь в клетчатом. У меня даже в глазах зарешетило. Он проворно обошёл стул для посетителей и свалился в драное кресло.

Валович — представился посетитель. Ничего себе имечко, как булыжником огрели.

Робик попытался взять инициативу в свои руки, но фиг ему это удалось. Валович не дал никому и рта открыть и сходу сообщил, что он доктор технических наук, лично знаком с первым президентом великой державы, так как сам долго и продуктивно работал в его команде, а потом встал во главе крупного концерна, настолько известного, что пусть это лучше останется в тайне.

Бедняга! Как же он умудрился так измельчать, что его даже к нам занесло? Но я не успела об этом спросить, меня опередил Робик. Он поинтересовался, не является ли уважаемый гость сыном лейтенанта Шмидта, и если это так, то с фамилией Шмидт в этом регионе ему было бы значительно комфортней.

Валович невозмутимо признался, что его фамилия ему очень нравится, как и всё, что он имеет по факту своего рождения. В общем, юмор не дошёл.

Робик осторожно поинтересовался целью его визита, и Валович выдал нам ошеломляющую новость — он будет вести на радио политическую рубрику, и вопрос этот уже решён. Кем? Главным редактором, разумеется.

Робик подавился шоколадкой, Киви выпала в осадок, а за ней Тата, а за Татой я. Чай остыл. Первым пришёл в себя Робик и позвонил ВВ. Оказалось, что тот понятия ни о чём не имеет и никому ничего не обещал. Мы, как по команде, пристально глянули на Валовича и потребовали объяснений. И он нам поведал, что вчера на каком-то сборище он познакомился с Мучуком, и тот представился ему главным редактором радио. И с какой стати это надо ставить под сомнение? Если мы сами не можем разобраться в структуре своей редакции, то в этом никто не виноват.

Конечно, Валович не виноват. Попробуй тут разберись.

Но каков Мучук! Покоя ему не дают чужие лавры. Неужели не найдётся никого, кто мог бы набить ему его мучучье рыло? Это я подумала про себя, а вслух предложила Валовичу самому договориться с ВВ о встрече и всё с ним обсудить. С этим он и удалился.

А мы решили остаться ещё на некоторое время, чтобы оценить ситуацию.

Всем уже давно ясно, что Мучук дышит ВВ в спину. Он терпеть не может вертикальную субординацию. То есть он бы её любил, если бы на вершине этой самой вертикали стоял он сам.

Моя позиция была радикальна и категорична. Мучука надо гнать. Зря вы думаете, появился этот Валович? Мучук ищет такую же тёмную личность, как он сам, чтобы скорешиться и разложить коллектив. Зачем? А низачем! Ему без этого не интересно жить. Ему «королевство маловато, разгуляться негде», интриги вдыхают силы в его хилую грудь. Ведь это же так очевидно! А какого промаху он дал на прошлой передаче, он же запорол Тате весь материал!

Киви (дипломатка сраная) выступила с оппортунистическим предложением. Дескать, Мучук изгнанный стократ опасней, и тогда следует ждать более крупных неприятностей. Поэтому на время надо бы оставить всё как есть, но принять информацию к сведению и вести за Мучуком строгое наблюдение.

Робик возражал. Ещё не хватало тратить время на то, чтобы следить за этим прохвостом.

Тата предложила пустить всё на самотёк и пассивно наблюдать, чем дело кончится, иногда это бывает правильнее, чем разводить бурную деятельность. А сейчас пойти в кафе и запить это дело бокалом вина.

Робик обрадовался. Зачем в кафе? Доставай стаканы, у меня, как говорится, с собой было.

В последнее время у Робика всегда с собой было и есть, и это мне уже не нравится.

Мы наскоро выпили и очень быстро захорошели, и шоколад пригодился. В головах стало весело и бесшабашно, и забылось о главном, а значит, о непоправимом. И на нас напала такая благодать…

Я стала звонить домой, чтобы предупредить, что задерживаюсь, но ответом мне были длинные гудки. Жаль, что Платон не умеет брать трубку, а то бы я ему сказала пару слов.

Мучук уходил из студии в дождь, позабыв зонтик. Шёл своей прыгающей походкой, сильно сгорбившись и смешно перескакивая через лужи. Мучук ходит, как заикается.

В этой дыре невозможно разминуться по двум разным улицам, обязательно напорешься на одни и те же физиономии или затылки. По затылку Мучука было видно, что настроение у него паршивое. Ещё бы. Карьера пока не задалась.

А как хорошо всё начиналось, то есть продолжалось.

Музыкантом Мучук был в самом приблизительном смысле этого слова, он был самоучкой и стучал на ударных инструментах в провинциальном клубе. Но с наступлением коренных перемен жизнь дала шанс.

Смутное время для мучуков это всё равно, что мать родная. Когда оно пришло, коллеги-музыканты разбежались в разные стороны и делать на подмостках стало нечего. Не исполнять же соло на барабане. Кроме того, музыку уже всю сочинили, а страну обворовали ещё не полностью. И вот тогда в общей неразберихе так удалось погреть руки, что они до сих пор горят.

Мучук связался с какой-то нечестью и начал продавать, ни много ни мало, самолёты. Оптом и в розницу. Где он их брал? Смешной вопрос, за который можно было без вести пропасть. Никто и не спрашивал. Бизнес шёл хорошо, и, чтобы расширить дело, Мучук со своей бандой прикупили аэропорт.

Покупка аэропорта обернулась тактической ошибкой, потому что самолёты возят живых людей. А случись что? Казалось бы, чего бояться? Что ценится дешевле человеческой жизни? Но у людей есть мужья, жёны, дети и даже друзья, которые могут застрелить, поджечь, взорвать, в асфальт закатать. Один из таких вариантов однажды и засветил Мучуку. Еле ноги унёс. Так он здесь среди нас и оказался.

Это я к тому клоню, что Мучук — калач тёртый и далеко не глуп и не в меру амбициозен. Потому и нарывается, что привык к другим масштабам, а нынешнее зависимое положение его угнетает.

Киви в какой-то степени права. Но она недооценивает ВВ.

ВВ с отличием окончил историко-философский факультет одного из ведущих университетов. По природе своей он был скорее философом, чем историком, хотя глубокие знания истории из кого угодно сделают философа.

Философствовал ВВ свободно и дерзко, со смелыми импровизациями, которые в годы его студенчества вгоняли в панику преподавательский состав. Преподаватели были насмерть напуганы уклонистскими замашками ВВ не в ту сторону, ведь в философии — шаг вправо, шаг влево — расстрел. Вспомним то время. И как он только умудрился получить красный диплом?

Не стоит забывать, что ВВ одновременно учился в консерватории по классу рояля, где философия никого не интересовала, но имели место другие критерии. Такие, например, как репертуар. Что следовало исполнять и что не следовало, были вопросами основополагающими, от которых зависела вся жизнь. В противной стране всё-таки жили.

В выборе репертуара ВВ полагался только на свой вкус и не понимал, какое отношение патриотизм имеет к творчеству. Это сильно раздражало ответственных за идеологию «музыкантов», которые в музыке не были способны ни на что, а только организовывали музыкальный процесс. Но и консерваторию ВВ тоже умудрился окончить с отличием.

А потом встал вопрос — философ или музыкант? И понятно, что второе перевесило, но не совсем. И получился из ВВ философствующий музыкант — верный путь к скитаниям и безденежью.

Теперь понятно, что ВВ и Мучук, хоть и оба музыканты, но принадлежат к разным профсоюзам.

А ещё понятно и то, что ВВ тоже не лыком шит, причём до такой степени, что вряд ли станет утруждаться такой мелочью, как борьба с Мучуком. Не будет ВВ разводить глубокую философию на мелких обстоятельствах.

Так что нечего и нам волну гнать, а то ещё захлебнёмся.

Тата решила устроить девичник. Картошки сварим, селёдочки и лучку нарежем. Что может быть лучше к холодной водочке?

Мне можно и без водочки, и пойду я только ради Таты. Она искренне верит, что всех нас можно сплотить, сдружить, слить воедино, и тем самым укрепить наш дохлый коллектив, хотя бы женскую его половину.

Я не люблю девичники. Это шабаш неудачниц, это хорошая мина при плохой игре, это горький итог несостоявшегося, это шерочки с машерочками. Это показуха — смотрите на нас, нам всё равно весело!

Тате не весело, я это хорошо знаю, и ещё я знаю, что не весело ей давно.

Нет, она никогда и ни на что не жаловалась, даже на своё безнадёжное одиночество. Она сумела многого добиться и стала журналисткой, работала когда-то в издательстве, пока это издательство не купил какой-то проходимец и всех не разогнал.

Тата пишет хорошие стихи, но её невозможно вытащить с ними на публику. И никакие доводы не помогают, даже ВВ не может её убедить. Тата стесняется и боится несправедливой критики, потому что не умеет защищаться.

Кто в наше сволочное время стесняется и чего-то там боится?!

Я пойду на девичник и подарю Тате кактус, чтобы она брала с него пример. И ещё я ей скажу: нельзя так халтурно относиться к свой судьбе, поэтому перестань устраивать девичники и закадри приличного мужика, с твоими данными это реально. Нет, я скажу иначе: пошли к чёрту всех мужиков, включая приличных, и попробуй воспитать в себе стервозность (я тебе в этом помогу), и тогда мужики сбегутся сами.

Как я до такого додумалась? Ведь я уже давно не верю в счастье.

В данный момент я мою посуду, потому что ко мне приходила ожившая Илона со своим новым бойфрендом, и я им скормила все остатки, даже соль кончилась.

Надо бы позаботиться о семье и что-нибудь приготовить, но с этим у меня всегда проблема. Наверное, и сейчас не состоится, тем более что соли нет. Я ненавижу кухню и готовлю по минимуму или не готовлю вообще. А надо бы готовить по максимуму, не в смысле разнообразия, а в смысле количества. Жаль, что в холодильник не становится выварка, а то бы я её туда поставила, чтобы недели две потом не подходить к плите.

Я понимаю, что это меня плохо характеризует, но все уже привыкли, все знают, что у меня другие приоритеты, и безропотно едят из банок и коробок, как Платон. Его уж точно не волнуют мои приоритеты, его волнует только один вопрос — дома я или нет? Сейчас он абсолютно доволен жизнью, растянулся в самом непотребном месте поперёк коридора, и все его обходят. И никому даже в голову не придёт его не то что прогнать, а даже немного подвинуть. Так он нас воспитал.

Валович где-то подкараулил ВВ и обо всём с ним договорился.

ВВ в последнее время стал слишком покладистым, и это отражается на составе нашей команды, и без того разношёрстной. Не говоря уже о качестве вещания, которое напрямую зависит от рабочего климата. А он у нас сейчас, как в тропиках.

Валович исполняет обязанности политического обозревателя, и его обозрения, кстати, грамотно и добротно составлены, если бы он только сам всё не портил.

Не хочет он оставаться в тени при полном отсутствии дикторских способностей. Он тараторит и глотает окончания, сминает слова в кучу и при этом всё равно упивается своим красноречием. Но обсуждать это невозможно, Валович так обижается, что багровеет до посинения и начинает так задыхаться, как будто проглотил бритву. Его лучше не трогать.

Ну и что мы имеем? Валович тараторит, Киви запинается и употребляет неказистые слова, Мучук всё забывает или делает вид. ВВ вообще перестал являться на передачи. А я? А мой голос? Таким голосом говорят только с умственно отсталыми. К тому же у Битнера сейчас чахоточная фаза, он погряз в своих балладах и не выходит из дому. И мы опять работаем в ослабленном составе, и потому обратная связь с нашими слушателями приобрела особенно склочный характер. На нас нападают, мы отбиваемся. А я думаю — не проще ли им выключить радио? Если всё так плохо, зачем нас слушать? А ещё проще нам было бы закрыться, что я и предложила на нашем творческом совещании после очередной вздрючки, которую там устроил ВВ. На меня при этом все посмотрели, как на инородное тело, потому как, чем же они будут заниматься по понедельникам? Ну уж нет! Здесь затронуты жизненные интересы, здесь мы и пяди не отдадим, здесь мы ляжем плашмя, даже если в ход будет пущена тяжёлая артиллерия.

И у меня снова разыгралась фантазия, и я представила себе Киви, лежащую плашмя посреди дороги и преграждающую путь тяжёлой артиллерии. Нет, лучше положить туда Мучука или Валовича, их не так жалко.

После собрания мы расходились быстро и по одному, как с конспиративной квартиры.

Я вышла на центральную улицу и с удовольствием отметила, что кончился дождь.

Здесь дождь дождём не пахнет, он пахнет подвалом, и трава не пахнет травой, а тоже пахнет подвалом. Чем же она ещё может пахнуть, если её поливает этот самый дождь?

В перспективе мелькнули знакомые лица, а меня эта перспектива не бодрит, и я быстро свернула в узкий переулок. Теснота средневековых переулков действует на меня удручающе, они давят со всех сторон, то есть давят они, конечно, только с боков, но кажется, что и сверху тоже. Одна моя знакомая утверждает, что в этих переулках у неё повышается давление. А у меня повышается скорость, хочется побыстрее оттуда выбраться, как из туннеля.

Я почти выбежала на небольшую мощёную площадь, окружённую частоколом разноцветных домиков. В центре площади бил ажурный фонтан. Изящно они умеют обставлять свою жизнь. «Они» — это те, для кого здесь дом родной, для кого дождь пахнет дождём, а трава — травой. Это те, кому местные женщины кажутся красавицами и опустевшие по воскресеньям улицы понятны и привычны.

«Они» и «мы» — это тяжёлая тема, которая мне не под силу, здесь я могу надорваться, или скатиться в пафос, или в депрессию. Здесь нужен философствующий историк, вроде ВВ.

Тата живёт со своей впавшей в маразм бабушкой, которая иногда выдаёт такие перлы, что хоть записывай. Когда открывается дверь на балкон, старушка начинает нервничать и требует, чтобы её немедленно закрыли, потому что кругом «они», а «им» доверять нельзя. Судя по всему, бабушка из ума выжила не окончательно и тот вопрос, который мне не под силу, решает просто и без пафоса.

Я села на скамейку и закурила. Моё внимание привлёк шарманщик, он шёл через площадь и катил свою шарманку. На ней сидела игрушечная обезьянка, уже изрядно свалявшаяся и скукоженная. И сам шарманщик выглядел не лучше. Илона рассказывала, что обезьянка у него когда-то была живая, но она не выдержала северного климата, заболела воспалением лёгких и умерла.

Шарманщик скрылся в тёмной арке. Ну и мне пора.

Через неделю наступит день выхода в эфир нашей первой передачи. И хоть пять лет дата не круглая и малоубедительная, но почему бы не устроить себе небольшой праздник?

Для юбилейной программы мы набросали Мучуку много материала, и он теперь безвылазно сидит в студии и всё это монтирует, и что-то у него там не получается. Это ему не самолёты тырить.

Робик начал праздновать заранее и припёрся в редакцию небритым и в криво застёгнутом пиджаке. Начал с того, что на глазах у всех опохмелился и закусил плавленым сырком, потому что плевать он хотел на их изобилие, ему так привычней и вкусней. А потом уселся разговаривать по телефону. По разговору можно было догадаться, что его абонент лыка не вяжет совсем, то есть находится в состоянии, ещё худшем, чем Робик. Тата схватила Робика, затолкала его в дальнюю комнату и приказала лежать на диване и не проявляться.

Киви довела до нашего сведения, что в праздничной программе прозвучат отрывки из её детективов, и это взорвёт эфир. Нам только взрыва не хватало.

Мне намерения Киви понятны, она хочет реабилитироваться. На прошлой передаче опять произошёл конфуз. Киви перепутала страницы текста и получилось, что она начитала какую-то галиматью, а потом опомнилась и замолчала, причём надолго. Образовалась пауза, а эфир тишины не терпит. Мучук, чтобы спасти положение, включил первое, что попалось ему под руку. Этим оказалась песня «Пошли девки на работу». От такого развития сюжета наши слушатели, наверное, зашлись в дружном смехе.

Начальница радиовещательного канала, которая за нами всегда шпионит, а потом пристаёт с абсурдными замечаниями, была как раз на месте и почуяла неладное и тут же прискакала в студию на своих козьих ножках. Но положение спас Мучук, он подлетел к ней, рассыпался в комплиментах и поцеловал ей руку. А та сомлела и растерялась и забыла, зачем пришла. Таким образом, инцидент был исчерпан. Иногда и от Мучука бывает польза.

Тата пошла проверять, что там делает Робик. И тут появились ВВ с Илоной и притащили ящик пива. Это был подарок от пивзавода нашему радио за удачную рекламу, которую мы для него проделали. Робик услышал звон стеклотары и сразу обнаружился. ВВ его зафиксировал и напомнил, что на вид он ему уже ставил, и теперь Робику грозит строгий выговор с предупреждением. Илона встала на его защиту. Бедный Робик! Думаете легко каждый день пить? Кабы он не окочурился раньше времени от такой жизни и дотянул до праздничного эфира.

Робик заверил всех, что он в отличной форме, тем более сейчас, когда открылась перспектива брать со всех натурой. Он лично вызывается навести контакты с птицефермами, мясокомбинатами, сыроварнями, пивоварнями и всякими другими варнями. Тогда мы уж точно не пропадём, потому что более рационального и справедливого, чем натуральный обмен, в экономике не было придумано ничего. Когда-нибудь общество опять вернётся к такой форме существования. И первыми вернёмся мы и таким образом обскачем конкурентов, и заживём припеваючи. И нас ещё больше возненавидят в эмигрантской тусовке, что является верным признаком успеха и благополучия. Посылаем к чёрту политические и культурные обозрения и весь остальной хлам, которым мы забиваем уши нашим слушателям, и занимаемся только рекламой. Клиентов он найдёт, ему надо только заручиться поддержкой ВВ. Ну как?! Правда гениально? Робик почти протрезвел.

Я немного охладила его пыл и напомнила всем, что делать рекламу мы в принципе не имеем права, так как на общественном радио это запрещено и даже наказуемо. И если кто-то настучит, не миновать нам крупных неприятностей. Да, да, кто-то настучит обязательно. Все притихли и правильно подумали, что я намекаю на Мучука. А Робик матюгнулся и сказал: убью гада! Время показало, что я как в воду глядела. Правда, никто никого не убил, и на том спасибо. Но это ещё когда будет…

А пока мы готовим юбилейную программу и намечаем планы на вечер. И не надо забывать, что сегодня приёмный день, и в любую минуту может кто-то войти. Поэтому Тата опять поволокла Робика на диван и пригрозила в случае нарушения дисциплины запереть его на ключ.

Юбилейная программа прошла великолепно, наверное, это был лучший эфир за всю историю нашего радио. А потом мы это событие шумно и долго отмечали. Сначала в ресторане, а оттуда переместились к Тате, потому что мы не можем иначе. Нам необходимо пространство, где, кроме нас, никого нет и где никого не раздражает наша речь, где никто на нас не смотрит как на инопланетян. Впрочем, неудивительно. Чего можно хотеть от этой провинции?

У Таты мы спекли картошку в духовке и затянули хором пионерские песни. А потом я рассказала, как меня принимали в пионеры. Этот день я запомнила на всю жизнь не потому, что он был для меня торжественным в идеологическом смысле (я и в детстве была диссиденткой), а потому, что в тот момент, когда мне повязывали алый галстук, на меня пялился восьмиклассник, объект воздыханий всей девчачьей половины школы. И это так повысило мою женскую самооценку, что я до сих пор себя переоцениваю.

История всем понравилась. Битнер быстро сымпровизировал и сочинил из неё частушку, да так удачно, что мы опять выпили, и нас всех окончательно развезло.

Татина бабушка захотела набраться впечатлений, зашла на нас посмотреть и с ужасом обнаружила, что дверь на балкон открыта. И потребовала её немедленно закрыть.

ВВ зачем-то назначил мне встречу тет-а-тет. Интересно, что он хочет мне сообщить? Может, решил жениться? Я недавно мельком видела Лесю или Касю, до сих пор не знаю, кто из них кто. Не могу сказать, что у кого-то из них был счастливый вид.

На встречу с ВВ я ехала на трамвае. У меня нет ни машины, ни водительских прав, и никогда не будет. У меня много чего не было, нет и никогда не будет, но я не хочу в это углубляться.

Я смотрю в окно, и мне слишком часто на глаза попадаются парикмахерские и бюро похоронных услуг, с этим здесь явный перебор. Невольно вспомнишь классику.

И ещё я вспомнила о Битнере. Лето в разгаре, а у него никакой любви. Поэтому он выбился из графика и, чтобы заполнить образовавшийся провал, стал кататься на трамваях. Просто так, бесцельно, туда-сюда, даже ночью. Мы забеспокоились и для прояснения ситуации подослали к Битнеру Тату. Кончилось тем, что они теперь катаются вместе. Факт этот меня напугал. Но тут оказалось другое, Тата обожает трамваи. В детстве она занималась фигурным катанием и на каток всегда ездила на трамвае. Этот вид транспорта у неё связан с ожиданием хорошего. С катком пришлось расстаться после тяжёлой травмы. Тата перенесла две операции и до сих пор немного прихрамывает, почти незаметно.

Почему мы все такие подраненные? Робик прав, как тут не напиться?

Я доехала до вокзала и почувствовала себя лучше. Вокзал моё любимое место в этом городе, потому что я верю, что когда-нибудь я буду до такой степени свободна, что отправлюсь отсюда с лёгкой душой и в неизвестном направлении.

Мы с ВВ сели в открытом кафе на привокзальной площади. Старый коряжистый клён заслонял нам и без того хилые лучи солнца. В воздухе пахло поездами и скоплением голубей.

ВВ говорил непривычно громко, всё время поправлял очки и пытался изображать весёлое равнодушие. Он нервничал и тянул с главным. Меня это настораживало.

Нет, он не женится. Он просто уезжает, далеко и навсегда. Завтра, с этого вокзала, и вряд ли когда-нибудь вернётся.

Голуби отлетели патлатым облаком, и поднялась горькая пыль. И в глаз попала какая-то дрянь размером с бревно. И очень хотелось пить, но что-то не глоталось.

ВВ надеется, что я не брошу радио, всё-таки пять лет жизни отдано.

Он для этого меня позвал? Что я могу ему обещать? С моей тягой к вокзалам и перемене мест можно ли знать, куда меня занесёт через год или даже через месяц?

И зачем ему это? Он даже послушать нас не сможет, ведь радиус нашего вещания не превышает ста километров. Слава богу, что нас далеко не слышно, а главное, что совершенно не видно.

Мы разошлись по разным трамваям и разъехались в разные стороны.

Завтра понедельник, наш день. Вечерний эфир в дебрях тресков, музыки и других голосов на затерянных волнах FM. Опять обещают дождь, и потому мы плотно закроем окна.

Время утихомирит нас, а новые обстоятельства жизни разбросают далеко друг от друга.

Пересекаться мы будем только на волнах нашей памяти.