Реминисценции

«...Даже разлука, нечувствие, забвение, становятся знаками
этого любовного языка, как пробелы между словами.»
Михаил Эпштейн

1

Как отовсюду встроенный эльзас
как бармалей поющий студебеккер
страничка открывается на «джаз»
и слышишь эхо господина Векки

Или Орландо* точный биссектрис
от бастурмы пылающей рядами
чудак на парадоксы обопрись
УК прочти видавшей виды даме

Корявая полоска Солнца
посольство веточка шалфея
хлеб-солью встретит невесомка
слегка похожая на фею

Воздействуют поди домкраты
водитель в удивленьи замер
по тракту катятся куранты
и капли серыми глазами

Давай опошлим наши будни
и мандариновый кокошник
в отходах цитруса добудем
под страсть заметную в окошке

В свои широкие потемки
закинуть памятки для женщин
у ресторана на запятках
свингуют волглые дворы
пока метаболы толпятся
в силках земного притяженья
потомки гадкого утенка
к своим гонителям добры

Как огорченные галчата
(но огорченья невдомек им)

Устав от умственных конструкций
поют ветвистые холмы
следы столешницы початой
уже оправлены биноклем
как ни старайтесь не сотрутся
со стекол только ты намыль

Потом протри куском фланели
в морозный день в урочный час
иголки кактусов во сне ли
или в провинции на чай

Прикосновение батута
упругость тайную мерещит
день все апокрифы разденет
оставит службы без телег
потуги кажется коту под
да тяжесть-тупость от затрещин
у телефона спит бездельник
в губах раскатывая сленг

2

По всем приметам ясени молчат,
и только лето, сваленное в карцер,
чей пыл необозрим и непочат,
грозится нам на варежку накаркать.
Цветоточиво, томно..., как не в стол,
но в сейф, но цель — без лонжи, без поблажек
скрип на ходулях в дебрях шапито,
и лунный манускрипт ребрист и влажен.

И вот сочится с дужек без причин,
картуза дно выклевывает проседь,
суть осень, чей поклеп неразличим,
и ясень, у которого не спросишь.

3

Не гундось, все нормально,
все так и должно быть.
Густо в бадах термальных,
но ни зги, ни зазнобы.

Лишь озноб от зазнайства,
от худых имитаций,
том Тацита — как знак свой —
подпираешь на танцах.

Тянет кто-то. За репку?
Наплевать, как случилось.
Мы повздорили крепко.
Ты ветвями сучи, лось.

Дни бегут, даже тявка
превратится в домину...
Если это натяжка,
не взыщите — я мимо.

4

Крючок закинь. Что чуешь? — оскар строк,
не-вальса-звук, кино, заядлый лектор.
И весь проход завален между строк,
понятно, нотных: рюкзаки и снег там?

Красоток сонм и сопки по краям,
рекой растиражирован аллювий.
Ты не кобзон, тем паче — не траян,
троянский конь, когда тебя не любят.

Пусть лыжи не за шубертом тащить,
ландшафт похож, когда не углубляться
на посошок и далее во щи
от всех блинов, простите, верхоглядства.

На зимние стези налажен спрос
(окошко Вы напрасно закоптили)
и вяжет бигуди Grossvater Frost**
для хвойно-целлофановых рептилий.

5

Не нащупай шкаф в темноте театрально
задрожат том Сартра пыль в корешках мениски
в коленках попадают искры из глаз в ноль
часов (значит вышвырнуты за низкий

Уровень обогрева порог теплоты и боли)
память смоет лица с обоев в пустых хоромах
облик прекрасный с разницею: в собольих
шкурах или нарядах — как самовитый промах

Поиск глух лишь в желудке трамвая славно грохочет ливер
и ливрею помять — дело плевое, друг пернатых
и нарочно по следу желуди и тосклива
речь опрошенных экспонатов

Сцены вышли в тираж но немая проймет детальней
всех серийных сентенций из фильма «свобода, братство»
здесь безбрачие отдельно стоящего дерева там без тайны
плюс на встречу с мыслями не собраться

Этот опыт письма и заблудшей вороне в тягость
созерцать на калым разворованные но дебри
и колготок тьма и чулки в свою полость тянут
все приметы любви в государстве с клеймом «три девять»

Это почерк дождя это опыт письма
это воздух вбираемый жабрами рыб
и на сером болоте молчит дуремар
бесконечность трясины ладонью закрыв

6

Заздравный конь зловоние пустынь
индонезийское сухое поперечье
напрасно друг рисуешься простым
упреки юных перечниц чисты
и ты на всякий случай не перечь им
как ленсовет до греческих календ
как ленкорань отыскивает ищет
как соловей из скифских кинолент
(чей грех не для костра но пепелища)
но скис кефир и странен для своих
разбойников но город стал корытом
разбитым при падении струи
в которой рыба с золотом зарыта

Как много ласкового трепа
в графе житейских ощущений
в кафе в пещере о ландграфе
напомнят старые следы
и силуэт твоей вообще не
без благородства и укропа
на скромных сотках фотографий
дикорастущей бороды

Старайтесь жарить марципаны
оперативного клаксона
затихли звуки пыль повсюду
тоска и плач «не надо встреч»
нет не микроб муниципальный
но в ухо с тысячи просоний
как посторонний отблеск сюра
летит лирическая речь

Какая боль на обертонах
кипит бацилла гравитаций
и развивает бормотанье
наш рот оберточной бумагой
прикрыт опять амур ошибся
он сэкономил на стреле
на жмота доблестного плюнь
тебя зажмурившись люблю
лягушку в варежке зажму
а ты отчалишь на метле

7

Протяжно тронется сурок
с границы павших суеверий
и мысли (спелые не в срок)
займут серебряные двери
и неразборчив бармалей
в дыму сомнений бородатых
ты, барин, щелочку заклей
а пломба — лучший соглядатай

8

Апломб по мелочи анкор
грозит смеющийся ботинок
и разразится беллакорд
пометом шеллачных пластинок
быстрей, чем стрелка по чулку
рвет циферблат чужая ревность
но сколь Ивану не толкуй
он будет чествовать царевну

9

Забудь приколы: хороша
и лучший повод петь романсы
и в дебрях западно-германских
и там, где бродят кореша
волос не рви: пусть мутный берег
и на камнях цветущий вереск
в архикультурный голоцен
им не закатывают сцен.

____________

* Орландо и Векки — композиторы-мадригалисты

** Дед Мороз (нем.).