Умчи меня, олень...

Помнится, на школьных викторинах  была такая географически-политическая задача-загадка: быстро придумать семь европейских столиц на «б». Все до единого умника начинали с Берлина, а самые умные, кому не удавалось вспомнить все семь, называли его дважды: Восточный и Западный. Но разве могла тогда хоть кому-нибудь из нас прийти в голову совершенно нереальная мысль — Западный Берлин станет действительно столицей, соединившись с Восточным?! Мало того, мы сами будут в нём жить, и большинство из нас — неизмеримо лучше! 

Когда, возвращаясь с работы, я смотрю из окна автобуса на проплывающие мимо разноцветные огни ночных витрин, меня не покидает ощущение всё той же нереальности, как будто я всё ещё живу в те школьные времена и мне показывают цветной фильм про далёкую и  неведомую мне жизнь. Но чем дольше я живу в этой новой жизни, тем больше ощущаю себя немцем. В том неприятном смысле, в каком немцами называли русские германцев за то, что сами не разумели чужого языка, и те оставались для русских как бы немыми. Я уже научился читать, писать и даже понимать настоящих немцев, но стоит мне раскрыть рот, как лица их так мучительно напрягаются, что сомнения сразу пропадают — «немец» для них — я!   

Выхожу из автобуса у старинного здания ратхауза Шёнеберг. Что-то мучительно знакомое напоминает мне эта  башня с часами посредине, эти мощные двери,  эти амбразуры окон наверху. Конечно! Это же увеличенное здание нашей «пожарки» из родного городка моего детства. Почти та же архитектура: вот что-то вроде башни-каланчи посерёдке, вот массивные двери для выезда машин внизу,  а вон там, наверху, за узким окном сидел усатый начальник «пожарки» дядя Коля. Он крутил роман с  рыжей дородной Нелей — женой моего дяди. Об этом знали все, даже мальчишки. Не знал, к счастью, только дядя. Так счастливым и умер. 

Я опять возвращаюсь в детство и медленно иду мимо пустой и тихой сейчас площади,  ещё утром такой шумной и полной разноязыких голосов, тоже с детства знакомых мне по интонациям и резким высоким нотам. Это блошиный рынок. Фломаркт. Я готов  бродить по нему часами. Здесь настоящий музей времени, где тысячи бесполезных ныне вещей могут напомнить не только о недавнем детстве моих детей, но и о моём тоже.

Однажды я заскочил сюда в субботу утром перед работой в поисках переходника для телевизора. Две белокурые дамы, издалека показавшиеся мне похожими на коренных немок, стояли за крытым прилавком, заваленным древними электротоварами и то ли безделушками, то ли украшениями  и курили. Рядом, на самодельном стенде, висело несколько картин. 

— Вас костет дизес герет? — на всякий случай по-немецки и стараясь произнести как можно чётче, ткнул я в переходник.

— Пять евро, — не  повернув головы, сказала по-русски та, что стояла ко мне спиной, видимо, хозяйка товара.

— Других нет? — я уже увидел, что переходник мне не подходит, а мой акцент сомнений не вызывает.

— Нет, — так и не повернула она головы.

— А это у вас Марке? — я показал на копию картины , изображавшую Сену в дождливом Париже. Я узнал её сразу. В студенческие годы мне нравилось водить девушек в Пушкинский музей, где висел подлинник, где было тепло и можно было впечатлять несведущих девиц без лишних финансовых затрат. Но сейчас мне просто хотелось заставить женщину повернуться и заглянуть ей в глаза. 

Она повернулась. По выражению холодных серо-зелёных глаз и окрашенных лиловой помадой губ было видно, что во времена первой молодости она не страдала от отсутствия мужиков. 

— Марке не Марке, не знаю, но это подлинник, — без тени улыбки сказала она.

— Тогда он мне не по карману! — я всё же улыбнулся, надеясь растопить лёд в её глазах, но она не удостоила меня взаимностью. Я пошёл на остановку и успел услышать:

«Видала придурка?! Какого-то Марке ему на фломаркте подавай,  даже цену не спросил, покупатель...» и далее такой знакомый набор слов, облегчающих душу, что я сразу вспомнил нашу соседку по двору тётю Тосю  всё из тех же золотых времён детства, владевшую этим неумирающим лексиконом  в совершенстве. Она тоже вот так сиживала иногда на базаре со старыми вещами, и на мой мальчишеский взгляд, тоже была очень даже красивой, однако совсем не такой неприступной. Она была, как говорил всё тот же мой счастливчик-дядя, «доморощенная хохмачка», так что народ от неё не отходил, особенно мужики, хотя Неля почему-то именно дядю заставляла держаться от неё подальше. 

«Надо же, как облагородила «тетей тось»  заграница — ведь и не узнаешь их, пока вот так мило не побеседуешь! Но, в принципе, дама права, с чего это она должна была мило беседовать? Прошли  мои времена », — постарался я отогнать от себя почему-то обидное воспоминание, проходя мимо внушительного розовато-серого здания с решётками, охраняющими окна первого этажа. Его не назовёшь домом, только зданием. Оно меня тоже всегда наталкивает на радостные воспоминания. Наверняка тут в менее демократические времена находилось местное гестапо, а ныне здесь полицейское управление. В таком же архитектурном стиле «вампир» у нас воздвигались горкомы. Одним своим внешним видом такая громада с могучим центральным портиком подавляет и высасывает из посетителя всякую энергию сопротивления. 

Зато напротив, у входа в парк, «ласкает взгляд» ностальгический золотой олень. Сразу вспоминается: «Умчи меня, олень, в твою страну оленью…» 

Он стоит на высоком постаменте и в солнечную погоду сверкает так, что глаз не оторвёшь, не говоря уже про рога. Но никто их не отрывает, вот ведь что меня удивляет. Никого не мучает любопытство, а вдруг на самом деле рога золотые?!

В оленьей стране он давно уже был бы безрогий несмотря на соседство полиции. Я думаю, неохраняемый «золотой» олень там промучил бы любопытных не более одного светового дня. Ночью распилили бы на части. Но это в нонешнее, конечно, время.

Потому-то, видимо, оно мне и не очень-то по душе, а вот во времена школьных викторин хоть на миг вернуться иногда хочется. Обидно, что желание это несбыточно. Увы, детство волшебная пора, в неё нельзя вернуться, но можно только впасть! Вот этого-то как раз и не хотелось бы. Ведь только начал жить, как и не мечталось даже в те далёкие годы — в тридевятом царстве, в  европейской столице на «б», где жизнь на самом деле почти сказочная. Даже глядя  не из детства, а, как говорили в нашем городке, «из значительно позже».